К теме о казачестве, эмигрировавшем за границу, хочу добавить рассказ о внуке атамана Краснова – Николае Краснове и его воспоминаниях «Незабываемое».

http://forum.kazarla.ru/viewtopic.php?t=1415&sid=d0a38e5f90354d7593ae7df606a62133

« Огромный интерес представляют впервые изданные в 1957 году воспоминания подъесаула Николая Николаевича Краснова - младшего - внучатого племянника Донского Атамана, известного писателя Петра Николаевича Краснова.

В книге Н.Краснова 'Незабываемое" рассказывается о выдаче казаков и их пребывании в советских тюрьмах и лагерях.
То, о чем в конце 40-х -50-х годах в русской эмиграции могли лишь догадываться, впервые рассказал этот очевидец, сумевший выжить в системе ГУЛАГа и вырваться в свободный мир. Николай Краснов с момента выезда 28 мая 1945 года всех казачьих офицеров на т.н. "конференцию" (задуманный англичанами обман, позволивший единовременно обезглавить казаков, передав их вождей в руки СМЕРШа) находился при группе казачьих атаманов и генералов – П.Н. Краснове, С.Н. Краснове (его дядя). А.Г. Шкуро и др. Он стал последним из выживших казаков, кто смог впоследствии рассказать на Западе, как держались в те дни казачьи генералы, о чем думали. А само написание воспоминаний стало для Николая Краснова выполнением обещания, данного любимому "деду" - П.Н.Краснову - во время их последнего свидания в Лефортовской тюрьме осенью 1945 года.

Николай Краснов происходил из известного казачьего рода, давшего Дону и России немало известных офицеров, генералов, деятелей науки и культуры. Его отец - Николай Николаевич - старший (также переданный в СССР и погибший в концлагере Потьма в 1947 году) - казак станицы Урюпинской, полковник Генерального штаба Русской императорской армии. После переворота 1917 года в составе Донской армии сражался с большевиками; в 1919 году с семьей был эвакуирован из Крыма. В эмиграции жил в Югославии, приняв гражданство этой страны.

С началом советско-германской войны Н.Н. Краснов-старший вступил в ряды Русского корпуса, созданного для защиты русских эмигрантов от нападений титовских партизан, а с началом формирования казачьих соединений германского Вермахта перевелся в Казачий Стан, где преподавал в юнкерском училище.

Николай Краснов - младший родился в Москве в 1918 году, где в то время служил его отец. Ребенком оказался с родителями в эмиграции. Окончил военно-инженерное училище, служил в югославской армии в чине подпоручика. Состоял в югославской патриотической антикоммунистической организации "Льотичев Збор" (кстати, в 45-м году "льотичевцев", подобно казакам, англичане передавали в руки их идейных врагов – коммунистов - титовцев...).

После нападения на Югославию Германии сражался в рядах югославской армии с немцами, попал в плен. В 1941 году добровольцем отправился на Восточный фронт воевать с Красной армией - с сентября по апрель 1943 года он состоял в составе полка особого назначения "Брандербург-800" (занимавшегося, среди всего прочего, выполнением разведывательно-диверсионных заданий). Н.Краснов был ранен, за отличия по службе несколько раз награжден. Осенью 1943 года он переведен сначала в Русский корпус, а затем в Казачий Стан - в штаб его походного атамана Т.И. Доманова.

В самом конце 1955 года после освобождения из СССР Николай Краснов - младший выехал к своей кузине в Швецию, где и приступил к написанию воспоминаний (об этом периоде его жизни более подробно рассказывается в очерке П. Стрелянова).

Несмотря на все старания, Н.Краснову не удалось перебраться в США, где жила его мать. С женой - Лилией Федоровной Вербицкой - Николай Краснов поселился в Аргентине. Здесь он был избран атаманом местной казачьей станицы, носившей имя П.Н. Краснова.
В Буэнос-Айресе Николай Николаевич стал одним из организаторов Русского театра, основателем Общества друзей Русского театра. Кроме "Незабываемого", он написал также сборник очерков "Власовцы в Советском Союзе". Готовился издать книги своего деда, в том числе еще ни разу не печатавшиеся. Однако подвело подорванное в ГУЛАГе здоровье: 22 ноября 1959 года Николай Николаевич скончался в Буэнос-Айресе, совсем немного не дожив до выхода в США второго издания своих воспоминаний.

На страницах своих воспоминаний Н. Краснов рассказывает, как участвовал в лагерных театральных постановках, играл, в том числе, героев пьес Островского. Этот опыт пригодился и в далекой Аргентине - не раз он выходил на сцену Русского театра. На сцене этой он прямо и скончался - играя роль в спектакле по пьесе Островского "На бойком месте"!..

Впрочем, в эмигрантской прессе в те годы неоднократно указывалось на некие обстоятельства его смерти, которые будто бы указывали на причастность к ней советских спецслужб. Но никто, по существу, прояснением этого вопроса не занимался.

Николай Николаевич Краснов - младший был погребен на кладбище в Сан-Мартине.
В нынешней России имя Н.Н. Краснова-младшего, в отличие от его знаменитого деда, до сих пор малоизвестно. Книга "Незабываемое" переиздается впервые. Надеемся, что она послужит делу восстановления правды и доброго имени десятков тысяч русских казаков - остававшихся до конца верных своей родине.

Не против России они воевали - их врагом был ненавистный советский режим, уничтоживший области казачьих войск и казачьи вольности, режим, который уничтожил и обрек на вымирание от голода миллионы россиян. И вынужденным сотрудничеством с Германией в 1941 году для многих в СССР лишь возобновилась Гражданская война...

Собственно воспоминания Н.Краснова в этом сборнике предваряются двумя материалами, последовательно освещающими время с 1917 по 1941 год - период, на который пришлись самые страшные волны т.н. раскаказачивания ("Расказачивание: 1917 - 1941 гг.") - а также историю создания казачьих формирований Вермахта ("Казаки в Вермахте"). Без знания описываемых здесь событий современному российскому читателю все еще трудно понять причины, сделавшие казаков "союзниками" нацистской Германии и приведшие к трагедии мая-июня 1945 года.

Сегодня мы можем только повторить за казаками-эмигрантами, ежегодно собирающимися в Лиенце, чтобы вспомнить погибших: пусть не суждено нам отомстить за наших братьев, отцов, матерей, дедов. Но мы можем - во имя их светлой памяти - обещать ничего и никому не забыть! И то же завещать своим детям. Доколе будут живы потомки казаков - будут живы в них память и мечты погибших при выдаче, в сталинских застенках и лагерях.»

В электроном виде книгу можно прочесть:
http://www.krasnov-ataman.ru/krasnov_book_view.php?page=1&booki=2

Предисловие

К 1-му изданию

« От моих воспоминаний нельзя ожидать яркости обликов, четкости фразы только потому, что я ношу фамилию Краснов и являюсь внучатным племянником талантливого писателя, барда России и казачества, Петра Николаевича Краснова. Я постарался вложить в них искренность и правдивость и быть маленьким летописцем событий, очевидцем которых я был, начавшихся в Лиенце и для меня закончившихся моим чудесным возвращением на свободу.

Десять с лишком лет, проведенных за Железным Занавесом, оставили неизгладимое, незабываемое впечатление. Поэтому я и назвал свою книгу «Незабываемое».

Забыть все пройденное нельзя. Грешно. Нужно помнить и нужно своим человеческим, одиночным опытом поделиться со всеми, кто хочет знать правду.

Не один я, тысячи людей прошли этапы Лиенц - Юденбург - Москва - Заполярье, но очень немногие вернулись к жизни в свободный мир. Тот, кто вернулся — не смеет молчать, потому что его молчание будет являться как бы соучастием в бесчисленных преступлениях, совершенных власть имущими, недругами нашей Родины, России, внешними и внутренними. Он должен говорить от имени всех навеки умолкнувших.

Я навсегда запомнил завет, сказанный покойным Петром Николаевичем, в момент нашего прощания:

— Не старайся никого удивить красивым слогом. Не воображай себя писателем. Если вернешься туда, на свободу, говори, напиши правду. Только правду. Правду о коммунизме. Правду о народе. Старайся все запомнить, заметить, запечатлеть и передай будущим поколениям чистую истину о содеянном предательстве, об измене слову, о страданиях, через которые идет Россия . . .»

Еще одни воспоминания, сопряженные впоследствии с похищением автора:

Трушнович А.Р. Воспоминания корниловца. Посев, 2004 г.
http://www.ozon.ru/context/detail/id/2435719/

От издателя
Автор книги - словенец, окончил медицинский факультет Венского университета. Участник Первой мировой войны, призван в австро-венгерскую армию, в июне 1915 г. перешел на сторону Русской армии, участвовал в боях. Вначале он стал офицером Сербской добровольческой дивизии, затем сражался с большевиками в рядах Корниловского полка.

Весной 1920 г. попал в плен к красным, бежал, скитался по югу России.
В 1927-34 гг. работал врачом в станице Приморско-Ахтырская, затем — в Таджикистане. В 1934 г. как бывший подданный Австро-Венгрии добился через посольство Польши в СССР выезда с семьей в Югославию, жил в Белграде. Вступил в НТС, работал врачом.

В 1934-1935 гг., уже в Югославии, он пишет воспоминания, впервые полностью публикуемые в этой книге. Он излагает цели Белого движения и причины его поражения. Спасенный от расстрела сербами, воевавшими на стороне красных, он остался в СССР, где, работая врачом, был свидетелем того, как советская власть разоряла Россию, уничтожала ее культуру, Церковь, крестьянство.

В конце 1944 г. уехал в Германию, служил помощником начальника санитарного отдела ВС КОНР.

В мае 1945 г. сумел избежать насильственной репатриации в СССР. Жил в Западной Германии, с 1946 г. — член Совета НТС. С 1950 г. в Западном Берлине, руководитель Комитета помощи русским беженцам, председатель Высшего суда совести и чести НТС. 13 апреля 1954 г. был похищен советской агентурой; при попытке вывоза в Восточный Берлин Трушнович погиб.

В электронном виде книгу можно прочесть:
http://www.dk1868.ru/history/zap_korn1.htm

Похищение:

« Из официальных сообщений западногерманской полиции: "Д-р Александр Трушнович был... похищен по поручению советских властей агентами госбезопасности советской зоны. Трушнович, которого ударили стальным прутом, получил тяжелое ранение головы и был усыплен инъекцией".

Еще раз назову время, когда совершено преступление, - 1954 год. Сталин уже умер, но дело его живет. Теракт произведен на территории, находившейся под юрисдикцией другого государства, и против человека, не являвшегося гражданином СССР, - так, как будто речь шла о захвате уголовного преступника где-нибудь в Ставрополе. Впрочем, чекисты - везде у себя дома...»

http://www.index.org.ru/journal/14/gorban1401.html

Когда я стала читать книгу человека, посвятившего всю свою жизнь архивам и рукописям, я не представляла себе в полной мере, какой это исключительно интересный и мощный по фактографии литературный труд.
Какой образный, замечательный русский язык, увлекательная форма подачи порой похожих на детективное расследование архивных разысканий. Какой восторг и радость доставила мне эта кига!

С. В. Житомирская. Просто жизнь. М., “Российская политическая энциклопедия” (РОССПЭН), 2006, 600 стр.
http://www.ozon.ru/context/detail/id/2580462/

« Назвать столь честное, откровенное и одновременно страстное описание своей судьбы “Просто жизнь” — уже поступок. Но ведь действительно “просто жизнь” человека, родившегося за год до воцарения семидесятилетнего режима и ушедшего на его закате. И все эти годы относящегося к себе и своему труду с предельной трезвостью. Но — не поддавшегося искушению задним числом “переписать” или по крайней мере затушевать свое становление и развитие.

Этот жизненный путь включал в себя и определенные иллюзии, и необходимое в своем профессиональном деле “технологическое лавирование”, направленное, впрочем, только и исключительно в сторону того, что В. И. Вернадский называл “научной верой”. Многолетняя заведующая рукописным отделом “Ленинки”, пережившая пять директоров этого госучреждения, Сарра Владимировна Житомирская была легендой.

Свою вступительную статью “О роли личностей в истории России XX века” соратница и “совопросница” Житомирской М. О. Чудакова закончила горьким и проницательным замечанием о том, что в перестроечные годы никто “из приличных историков, филологов или архивистов” не пошел руководить раскаленным добела отделом.

“Никто не захотел, выражаясь старинным слогом, послужить отечеству”. “…Я буду самой последней в череде тех, — пишет Чудакова, — кто добром вспоминает советское время в сравнении с сегодняшним. Но одна черта той реальности, похоже, поистерлась, если не утрачена вовсе. По крайней мере она исчезла со шкалы ценностей, а это опасно — как реальный шаг к исчезновению, поскольку то, что не считается в референтной части общества добродетелью, может и впрямь стремиться к исчезновению. Я говорю об этой вере в то, что ты должен действовать и что твои действия реально воздействуют на историко-общественную ситуацию — даже если она всем или почти всем кажется этому воздействию не поддающейся”.

Думаю, что эти слова — ключ к книге — откровенной, нелицеприятной и стоической. Профессиональное дело Житомирской было разрушено тогдашними бесчисленными молчалиными точно так же, как разрушаются подобные личные усилия молчалиными сегодняшними. Увы, и тогда и сейчас они были и есть часть власти — тех, от кого исходят “решения”, но не инициативы. Я уж не говорю о видимых и невидимых погонах на плечах у многих из них.

Воспоминания Житомирской — это, конечно, и многолетние приключения Мастера в пестром и глубоком мире отечественного архивного дела. Имена здесь звучат самые громкие, как, впрочем, и громкое эхо, казалось бы, узкопрофессиональных скандалов, долгое время бывших лишь достоянием сплетен в “кругу специалистов”. Она описала все это так, что, будь Сименон жив, он, думаю, жестоко позавидовал бы тому, чему завидовать нечего. Просто советская эпоха всегда оставляла место для затяжного подвига порядочному человеку.»

Павел Крючков
«Новый Мир» 2006, №11
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2006/11/kn16.html

КНИЖНАЯ ПОЛКА ПАВЛА КРЮЧКОВА

Журнальный зал Русского Журнала: Новый Мир, 2006 №11 - - КНИЖНАЯ ПОЛКА ПАВЛА КРЮЧКОВА

Продолжение истории с приключениями Мастера надо изложить отдельно - они стоят этого!

« Делом жизни Сарры Владимировны Житомирской был Отдел рукописей Ленинской библиотеки, которому она посвятила четверть века – и именно Житомирская сделала его уникальным учреждением.
Впрочем, можно не сомневаться, что если бы не стечение конкретных обстоятельств (С.В. не готовила себя к карьере архивиста: она училась у С.Д. Сказкина, а кандидатскую диссертацию защитила по итальянскому Возрождению), жизнь ее была бы наполнена каким-либо иным Делом, требующим ее особого умения впитывать новые знания и доводить до воплощения захватившую ее идею.

Мемуары Сарры Владимировны Житомирской вышли в 2006-м, в год девяностолетнего юбилея автора – героя своего времени. Но и нашего тоже. При том, что за последние 15 лет вышло много интересных мемуаров, эта книга уникальна по уровню авторского самосознания. Мне еще не приходилось встречать столь разностороннего описания той огромной области культурной жизни страны, которую составляют государственные архивы, библиотеки с их музеями книги и отделами рукописей.

Это нечастый случай, когда читатель может задуматься о том, сколь неизбежна была в советские времена переплетенность жизни и судьбы любого масштабного руководителя учреждения культуры со всеми инструментами режима – государственными чиновниками, коммунистической партией и цензурой.

По должности сама Сарра Владимировна тоже принадлежала к государственным служащим весьма высокого ранга: Отдел рукописей главной библиотеки страны – а какие рукописи он хранит? Почему покупает какие-то «бумаги» за государственный счет? Почему вообще выдает читателям нечто рукописное? Да еще без бумажки, известной многим поколениям читателей под названием «отношение»! Ведь при С.В. Житомирской для доступа в Отдел рукописей было достаточно удостоверения о членстве в творческом союзе или диплома ученой степени. При ней никто не посмел бы отказать, допустим, математику или биологу в доступе к рукописям философского содержания.

Читатель, скорее всего, сроду не задумывался ни о том, почему наши государственные архивы много лет были подчинены ведомству Госбезопасности, ни о том, каковы были, а отчасти и сейчас имеют место, последствия этой печальной ситуации. Широкий читатель смутно представляет себе, кто и как вообще обеспечивает реальный доступ к архивам, как трудами исследователей – архивистов горы бумаги превращаются в бесценные источники.

А ведь культура как целое не сводится к напечатанному. Даже профессионально «пишущие» люди ведут дневники, делают заметки «для себя», пишут личные и деловые письма, как правило, не размышляя о том, что эти «бумажки» могут содержать важную информацию и о них самих, и об эпохе.

С.В.Житомирская изначально была ориентирована на то, что задача библиотеки – сделать документ (будь то книга – печатная или рукописная, просто рукопись или машинопись и т.п.) доступным для читателя. Только при такой установке библиотека – и любой отдел рукописей или музей книги в том числе – выполняет свои задачи.

Как это ни парадоксально, среди профессионалов архивного и библиотечного дела – в особенности тех, кто имеет дело с раритетами – эта позиция вовсе не являлась общепринятой. Боюсь, что не является и нынче; немаловажно, что в госархивах эта позиция до сих пор имеет политические причины.

Среди архивистов весьма распространена позиция «собаки на сене»: главный враг архива – читатель. Отсюда и равнодушие к тому, описаны ли фонды (неописанные фонды никогда не выдаются читателям), есть ли справочники, позволяющие искать нужные документы именно в данном хранилище или музее и т.п., что именно включено в читательский каталог. Изъяли карточки – и до 1956 года обычный читатель мог вообще не знать, что был такой писатель Бунин – ну и что из того, что он Нобелевский лауреат? Он эмигрант – и этим все сказано.

«Когда историческую науку начали превращать в механизм по отбору фактов, подкрепляющих заданную раз и навсегда «Кратким курсом истории ВКП(б) концепцию отечественного прошлого, то это роковым образом предопределило роль архивов в этой системе.

Из хранителя и пропагандиста памяти народа, каким призван быть архивист, он стал прежде всего стражем при документах, правда которых могла не то, чтобы разрушить, а хоть бы поколебать всю эту гигантскую мифологическую конструкцию.

Десятилетия таких командно-идеологических манипуляций привели к тому, что мы обладаем архивной службой, прекрасно приспособленной к фальсификации истории и малопригодной для подлинного освоения документов наукой и общественным сознанием».

Никакой закон сам по себе не уничтожит ту реальную недоступность документов, которая определяется отсутствием информации о них.
Дело в том, что документов, о которых не знают исследователи, как бы и нет.
Поэтому судьбы науки и общественного сознания в значительной степени зависят от состояния и качества архивной информации».

Ревекка Фрумкина
«Просто жизнь» Сарры Владимировны Житомирской
http://www.polit.ru/science/2007/08/31/zhitomirsk.html

Ревекка Фрумкина: «Просто жизнь» Сарры Владимировны Житомирской - ПОЛИТ.РУ

Ревекка Фрумкина: «Просто жизнь» Сарры Владимировны Житомирской - Полит.ру

Выдержками из этой статьи мне хотелось бы предварить сжатый рассказ о поединке С.В. Житомирской и М.О. Чудаковой с партийно-государственной машиной в связи с историей архива и публикациями произведений Михаила Булгакова.
Этой позорной истории, как и параллельному процессу – развалу Отдела рукописей ГБЛ – в мемуарах Житомирской посвящено много страниц.

Уверяю вас, для меня это была новая страница в моих скромных познаниях по булгаковедению.

Wissilla, спасибо за ссылку на хороший ресурс! А также за то, что не забываете заглядывать в нашу тему!

Рассказ об архивах и булгаковедении буду выкладывать небольшими абзацами.

В конце войны заведующим Отделом рукописей ГБЛ был назначен Петр Андреевич Зайончковский – в будущем замечательный историк, только что вернувшийся с фронта после тяжелой контузии. П.А.Зайончковский был племянником известного русского историка А.М Зайончковского; родней ему приходился и адмирал Нахимов.

Образование Зайончковский получил в кадетском корпусе, что после революции закрыло ему дорогу – и не только в вуз. Он успел поработать пожарным и рабочим на машиностроительном заводе в Москве, где вступил в партию. Знаменитый МИФЛИ – Московский институт истории, философии и литературы – Петр Андреевич окончил экстерном, в 1940 г. защитил кандидатскую – и в 1941 ушел добровольцем на фронт, хотя кандидаты наук мобилизации не подлежали.

При первой же встрече с Зайончковским Сарра Владимировна не скрыла, что она никогда не держала в руках рукописной книги, что не помешало П.А. через год сделать ее своим заместителем.

П.А.Зайончковский и С.В.Житомирская за короткий срок проделали огромную просветительскую работу, опубликовав для начала «Краткий указатель архивных фондов Отдела рукописей»» (1948), такое бесценное издание, как «Указатель воспоминаний, дневников и путевых записок XVIII-XIX вв.: (из фондов Отдела рукописей)» (1951; второе издание указателя, «Воспоминания и дневники XVIII-XX вв.: Указатель рукописей», расширенное в разы, вышло в 1976).

Именно этим людям и их кропотливому незаметному труду обязаны многие исследователи своими кандидатскими и докторскими диссертациями.

Мафи, надеюсь, с Вами все хорошо..? Что-то давно обновлений не было...

Wissilla, спасибо за беспокойство. (Мы уезжали на несколько дней из Киева).

Извините за длительный простой в теме, непозволительные паузы, допущенные мною, снижают интерес.

Продолжаю.
Мне хочется процитировать многие старницы мемуаров Сарры Житомирской, образец такой внятной и захватывающей литературы, я теряюсь в сравнениях, которые посильно могли бы охарактеризовать ее мемуары.

Несколько лет назад я читала книгу Мариэтты Чудаковой "Жизнеописание Булгакова".
Оказывается, Мариэтта Чудакова работала в Отделе рукописей под руководством Сарры Житомирской и принимала самое непосредственное и живое участие в описании и систематизации литературного наследства М.А.Булгакова в тот период, когда вдова Булгакова Елена Сергеевна приняла решение продать архив писателя. ( Архив хранился в большой бельевой корзине насыпом).

Мне очень хочется подробно остановиться на заседании Министерства культуры под председательством Екатерины Фурцевой, на котором решалась судьба наследия Булгакова. (Если будет интересно, перепечатаю! Это - шедевр в изложении Житомирской).

Но еще больше мне не терпится поведать читающей аудитории о подробностях такого рода и свойства, что переоценить их невозможно, а сделать достоянием общественности просто необходимо!
Итак:

"Среди исследователей, занимавшихся Булгаковым в нашем читальном зале с того времени, как архив начал выдаваться, была Л.М.Яновская. Она жила в Харькове и, приезжая в Москву на короткий срок, стремилась, естественно, каждый раз посмотреть как можно больше материалов.
Полагая, что мы имеем дело с серъезным ученым ( к тому времени она издала уже книгу об Ильфе и Петрове), мы неизменно шли ей навстречу.
Приехав в очередной раз осенью 1974 года, она заказала, в частности, тетрадь, содержавшую рукопись Булгакова "Тайному другу".

Это автобиографическое произведение писателя было особенно важно, поскольку не были еще достаточно разъяснены многие факты его творческой биографии 20-х годов.
Еще в 1971 году Мариэтта подготовила текст к печати и пыталась опубликовать в "Новом мире" - но безуспешно. Готовая публикация, однако, продолжала оставаться в редакции у А.С.Берзер - сохранялась надежда вскоре так или иначе обойти цензуру.

В подобных случаях архивы, как известно, воздерживаются от выдачи рукописей другим исследователям, пока готовая работа не увидит свет.
Но зная, как трудно Яновской приезжать в Москву, я, посоветовавшись с Мариэттой, решила все-таки выдать ей тетрадь.

Мы были уверены, что она только учтет это произведение в своем исследовании, а копировать текст для публикации не станет, - ведь по хорошо ей известным архивным правилам она должна была получить на копирование мое разрешение.

Все же я сочла нужным пригласить ее к себе, объяснить ситуацию и еще раз предупредить.Она заверила меня, что все хорошо понимает.

Каково же было наше изумление и негодование, когда вскоре в еженедельнике "Неделя" (№ сорок восемь) появилась подготовленная ею публикация большой части тетради.

Мало того: текст был испорчен не оговоренными купурами. Возможности опубликовать подлинный текст Яновская нанесла непоправимый удар ( его наконец напечатали только в 1987 году).

- Как вы могли так поступить? - спросила я Яновскую, снова пригласив ее к себе для объяснений.

Она могла только сказать: "Просто не удержалась!"

Каково?

" Правда, в написанном по моему требованию объяснении она утверждала, что редакция поместила публикацию без ее разрешения, но это были просто смехотворные отговорки: она же не отрицала, что предоставила редакции этот текст."

(Зачем воообще давать текст в редакцию журнала, как не для публикации? Изображать наив - опубликовали без разрешения!)

" И хотя я знала, что означает для исследователя потеря года, я все-таки не могла допустить, чтобы подобные бессовестные нарушения не просто формальных правил, но элементарной научной этики сходили с рук.

В тот же день я написала докладную, руководством был издан приказ, который гласил: "За нарушение правил пользования читальным залом отдела рукописей, выразившееся в предоставлении журналу "Неделя" для публикации рукописи М.А.Булгакова вопреки сделанному ей предупреждению об этом, исключить Яновскую Л.М. из числа читателей отдела рукописей на один год."

Это была максимальная мера, какой могла пользоваться библиотека за нарушение своих правил. Копию приказа мы выслали в Харьков, чтобы Яновская зря не приезжала, и она письмом от 11 декабря подтвердила его получение".

И кто знает о случившемся? А о Яновской любой источник говорит как о видном исследователе, имеющем мировое имя в литературоведении.

И тому подобное. А какая нечистоплотность была у истоков этого имени известно очень немногим. Да почти никому.

Сарра Житомирская пишет:
"С этого эпизода повела свое начало ее многолетняя вражда ко мне, сыгравшая известную роль в развернувшихся позднее событиях."

Эта история требует подробного изложения.

Какая тихая, вкрадчивая дрянь!

Извиняться -- эт лишнее. Эт дело житейское и интереса вовсе не умаляет. Главное, что все в порядке.

Да-а... Очень часто известный человек оказывается совершенно иным, нежели его парадный облик. Я к этом привыкла. Имя этой Яновской мне не говорит ничего (так уж сложилось), зато сразу напомнило фамилию девочки из любимой книжки "Дорога уходит вдаль", Александры Бруштейн. Тоже мемуары своего рода. Перечитывала совсем недавно и осталась в прежнем восторге, к которому прибавилась радость от прочтения продолжения, о котором так мечталось в детстве...

Констанс, а ведь человеческая подлость не имеет дна.

На этом вранье "научная жизнь" Яновской получила и смысл, и окрас.

" С этого эпизода повела свое начало ее многолетняя вражда ко мне, сыгравшая известную роль в развернувшихся позднее событиях. ( счет к Мариэтте возник много раньше - со времени рецензии Чудаковой на книгу Яновской об Ильфе и Петрове, напечатанной еще в 1965 году).
Когда истек год, а точнее - в начале 1976 года, еще до моего ухода на пенсию, она снова появилась в нашем читальном зале ( что отражено в книге регистрации читателей), но я с ней никогда более не встречалась.

Это не помешало ей потом в течение многих лет неоднократно утверждать в печати,что ей будто бы без всякой причины преградили доступ к архиву Булгакова и изгнали из Отдела рукописей, едва скончалась Е.С.Булгакова ( т.е. в 1970 году!).

К сожалению, к Яновской еще придется вернуться.
Но тогда казалось, что неприятный инциндент исчерпан."
(Стр.398)

Необходимо пояснить, что в это же самое время, в начале 1978 года, ушла из Отдела рукописей Мариэтта Чудакова.

Оставаться здесь долее для нее не было ни возможности, ни смысла.
Мариэтта имела право на отпуск для завершения докторской диссертации, но под надуманными предлогами новый руководитель (Сарра Житомирская была уже "ушедшей" на пенсию) ей отказывала, таким способом "стимулируя" ее уход из Отдела рукописей, вытесняя в Отдел редких книг.

На прямое предложения торга: "Или вы сегодня подаете заявление о переводе в Отдел редких книг, а завтра я ставлю вопрос о вашей диссертации на ученом совете библиотеки и вы получаете отпуск, или этот вопрос откладывается на совершенно неопределенное время."

Мариэтта Чудакова рассказывала, что написала заявление в отдел кадров в такой редакции: "В ответ на ваш запрос сообщаю, что в сложившейся ситуации я не возражаю против перевода в Отдел редких книг".

Зная, с кем имеет дело, Мариэтта Чудакова добилась от нового руководителя Отдела рукописей справки такого содержания:
"Выдана настоящая о том, что все материалы рабочего стола и шкафа М.О.Чудаковой разобраны, возникшие в связи с разбором вопросы выяснены, написаны документы для методбюро, для комиссии по комплектованию, внесены добавления в описи и др.документацию отдела. Никаких претензий к М.О.Чудаковой Отдел рукописей не имеет. 28 августа 1978 года).

Эта справка потом ох, как пригодилась при парировании нападок на Чудакову, сводившихся к тому, что она и Сарра Житомирская способствовали вывозу ( т.е. выкрадали из архива!) материалов литературного наследия М.А.Булгакова за рубеж.

"Сейчас уже трудно понять ту волну истерического возмущения, тот взрыв "ответных действий", который последовал за таким, в сущности, невинным фактом, как переиздание за рубежом сочинений давно умершего писателя, - сочинений, ранее, в советское время, уже не раз издававшихся на родине.
Тем более что в томе не была воспроизведена ни одна строка из архивных документов. А если бы и была?

Каким вывихнутым сознанием обладали инициаторы этого шума, и властные структуры, да и верившее им общество, усмотревшее криминал в столь обыденном факте!"

Заместитель руководителя Отдела рукописей Лосев, с этого момента из специалиста по делопроизводству на долгие годы превратившийся в "булгаковеда" и сделавший архив писателя своей личной постоянной кормушкой, американское издание объявил ни более, ни менее , как "крупномасштабной антисоветской акцией, предпринятой под эгидой ЦРУ с целью опорочить СССР, его общественный строй".

Договорился он и до того, что сочинения Булгакова на Западе "рассматриваются как теоретико-методологическая база для борьбы с социализмом".
Фонд Булгакова был закрыт для читателей до лета 1982 года, отозваны из редакции "Советский писатель" тексты дневников Е.С.Булгаковой, подготовленные М.О.Чудаковой.
( К счастью, сегодня дневники Булгаковой можно свободно прочесть в библиотеке Белоусенко).

По какому праву архивохранилище может "отзывать" из издательства ту или иную публикацию, никто даже не счел нужным объяснять!

Ответ Всесоюзного агенства по авторским правам Министерству культуры СССР был исчерпывающим и обескураживающим:

"Произведения М.А.Булгакова, умершего в 1940 году, не охраняются авторскими правами ни в СССР, ни в США. Поэтому издательство вправе издавать произведения М.А.Булгакова, не спрашивая чье-либо согласие. Это правило в равной мере относится как к публиковавшимся, так и неопубликованным произведениям. Согласно советскому законодательству, а равно законодательству США, владельцы архивов не пользуются авторским правом на хранимые ими произведения. Поэтому Всесоюзное агентство по авторским правам в данном случае не имеет возможности принять какие-либо меры против издательства "Ардис".

Оставаясь в здравом уме, следовало бы, казалось, на этом успокоиться. Но не Тигановой (новому руководителю Отдела рукописей), нашедшей, как ей показалось, основание для того, чтобы покончить с продолжающими спокойно существовать врагами.

Прежде всего она исключила для Мриэтты Чудаковой ( в 1983 году) и для Сарры Житомирской доступ к фондам Отдела рукописей, просто-напросто отказав в записи в число читателей, заявив: "Она передала рукописи Булгакова в США, и мы ее больше никогда допускать не будем".

"Это уже выходило за все пределы, и моя "проблема" получила общественное значение", - пишет Сарра Житомирская.

(Разбору бюрократической волокиты и "борьбе с ветряными мельницами" посвящено еще несколько глав книги.

Но к чему я веду рассказ? К роли все той же Лидии Яновской, живо подключившейся к травле своих разоблачителей.)

Изучение и публикация наследия Булгакова приобрели поистине мировой размах. На конференцию в мае 1988 года, посвященную Третьим Булгаковским чтениям, съехались специалисты не только со всей страны, но и немало зарубежных ученых ( из Англии, Канады, Италии, Венгрии, Югославии, Индии).

Тем непристойнее выглядели судорожные усилия «держателей архивов», преграждающих доступ к нему специалистов.

« Я участвовала в чтениях, - пишет Сара Житомирская. Выступала с сообщением об истории приобретения архива Булгакова Отделом рукописей ГБЛ и хорошо помню ту неповторимую атмосферу единодушия, дружеского общения людей, которые посвящали свою жизнь изучению, публикации и популяризации наследия писателя, еще недавно запретного на родине, а ныне открытого всем, - и общего бурного возмущения действиями держателей архива.

Как сказал в своем выступлении югославский писатель С.Лебединский:
«Рукописи не горят, но они в свое время были подвергнуты всевозможным пыткам, а рука полицейского духа не самая нежная…»

К сожалению, оговорка «в свое время» была излишне деликатной. Как мы видели, «полицейские духа» не желали отказываться от своей широкомасштабной запретительной деятельности и в наступившие новые времена. Более того, они пошли на шаг беспрецедентный: попытались возбудить в мае 1988 года судебное преследование меня и М.Чудаковой за «хищения отдельных материалов из архива писателя М.А.Булгакова».

Какими аргументами пользовались, чтобы приписать то ли мне, то ли Мариэтте «хищения» из архива Булгакова, полистно принятого хранителями от нее в 1978 году, затем в течение пяти лет выдававшегося читателям, а потом более пяти лет находившегося в личном распоряжении Лосева (зав.сектором Отдела рукописей ГБЛ) и в 1984 году подвергшегося проверке наличия, никаких утрат не обнаружившей, - не ясно…

Прокуратура передала донос в Министерство культуры СССР, которое поручило библиотеке проверить его «с привлечением к этой работе специалистов-литературоведов».

Разумеется, в библиотеке и не подумали привлекать к делу специалистов, понимая, чем это для них может обернуться. В созданной ими комиссии не было ни одного человека, профессионально занимавшегося литературой ХХ века.»

«Между тем 5-е отделение милиции, как ему было поручено, занялось расследованием вопроса о хищениях рукописей из архива Булгакова. Надо отдать справедливость следователю ( не помню, к сожалению, его фамилии): прежде чем встретиться с подозреваемыми, то есть с Мариэттой и со мной, он серьезно вник в суть дела, внимательно ознакомился со справкой Лосева и еще с одним документом, послужившим основанием для расследования ( о последнем я скажу несколько позже), и проверил в группе учета ОР ГБЛ всю относящуюся к делу документацию.

Думается, что его не могли не насторожить странно неуверенные формулировки в письме библиотеки в прокуратуру о «возможных» утратах и «затруднительности» установления виновных.

Что значит «возможных»? Имели место утраты или нет? Должен был вызвать у следователя сомнения и тот быстро установленный им факт, что наличие рукописей в архиве Булгакова за прошедшие годы не раз проверяли и никаких утрат почему-то не выявили. Что же и каким образом внезапно обнаружилось? На какие новые и на чем основанные данные мог ссылаться Лосев в не дошедшем до нас своем письме в прокуратуру от 12 мая 1988 года?

Я могу уверенно назвать источник этих утверждений – Лидия Марковна Яновская.

22 ноября 1987 года она сообщала на страницах «Советской России»: «В архиве М.А.Булгакова, сданном Еленой Сергеевной в Отдел рукописей Библиотеки Ленина в идеальном порядке, теперь есть недостачи. Не хватает рукописей, корректур, принадлежавших Булгакову книг.
Исчезли они именно между 1970 и 1977 годами, то есть именно в то время, когда Отдел рукописей возглавляла С.В.Житомирская и с архивом М.А.Булгакова работала М.О.Чудакова."

Более подробно эта версия, постоянно повторяемая Яновской до сих пор ( воспроизведена также в ее книге «Записки о Михаиле Булгакове", изданной в 1997 году в Израиле, где теперь живет автор, и переизданной в России в 2002 году; в книге приведено ее собственное письмо в прокуратуру по этому поводу), изложена в письме, направленном ею 20 июля 1988 года в «Литературную газету».

Яновская писала: « В июне 1987 года, впервые после смерти Е.С.Булгаковой (1970) получив достаточно свободный доступ в архив Булгакова, я не обнаружила в нем ценнейших корректур «Белой гвардии», с которыми до передачи в ОР ГБЛ работала дома у Е.С.Булгаковой. В августе того же 1987 года, продолжая работу в фонде Булгакова, я столкнулась с недостачей рукописей романа «Мастер и Маргарита». Есть и другие утраты. Одни из них документируются вполне точно, другие просматриваются более расплывчато, некоторые только угадываются.
Утрачены эти материалы не позднее 1977 года, так как в описи фонда, составленной и подписанной М.О.Чудаковой в 1977 году, они уже не значатся».

Хотя лживость Яновской, очевидная уже с первых ее слов о недоступности для нее будто бы архива после кончины Е.С.Булгаковой в 1970 году ( я об этом достаточно писала выше), позволяла теперь просто пройти мимо ее настойчивых обвинений, но подумалось, что нужно, в конце концов, представить документально обоснованную картину того, как обстояло дело в действительности, - конечно, занимаясь не смутными намеками, но хотя бы двумя точно называвшимися Яновской «утратами»: рукописью (рукописями) «Мастера и Маргариты» и корректурой ( корректурами) «Белой гвардии».

Пришлось, во-первых, привлечь все, что она написала по этому поводу в разных своих сочинениях, а, во-вторых, снова исследовать всю документацию по составу архива Булгакова – до поступления его в ОР ГБЛ, в процессе его приема туда и окончательного научного описания.»

Только сличив между собой все хорошо сохранившиеся документы по составу архива, можно разобраться во всей этой путанице, сознательно созданной Яновской.